Материал из Офицеры русской императорской армии
- Даты жизни: 18.01.1888-14.05.1920
- Биография:
родился в семье украинского крестьянина Макея Анисмовича Думенко, 18 января 1888г. в селе Князьки,Ромодановского уезда Полтавской губернии..Отец Бориса Макеевича-Макей Анисимович Думенко, работал на строительстве ж\д ветки магистрали Киев-Полтава. Осенью 1888-го г. семья Бориса Макеевича Думенко,пересилилась на казачий Дон в поисках лучшей жизни. Еще раньше родной брат Макея Анисимовича Думенко, Федот Анисимович Думенко пересилился с Украины на Дон где жил в Сальском округе войска Донского,Здесь 15(18), августа 1888 г. Борис принял крещение: хутор Казачий Хомутец, Область Войска Донского, Российская империя.Женился Борис Макеевич рано в 1905г. на Марфе Петровне Зайцевой, В 1906г. родилась дочка Мария Борисовна Думенко,В 1907г. Бориса Макеевича Думенко, призвали на действительную службу в Царскую Армию.В 1911-1912гг., служил в г. Одесса.где закончил с отличием унтер-офицерскую команду.,в 1912-1914гг. служил в составе 9-й конной артиллерийской батареи,Участник 1-й мировой войны 1914-1918гг В период Первой мировой войны служил в Лейб-Гвардии конно-артиллерийском полку. Вахмистр. В период Гражданской войны, один из организаторов советской кавалерии на Дону. В начале 1918 года организовал кавалерийский партизанский отряд и включился в активную борьбу с донской контрреволюцией. С июля 1918 года Думенко командир 1-го кав. крестьянского социалистического полка, награжденного за боевые заслуги Почетным революционным Красным знаменем. С сентября 1918 года - Думенко командир 1-й Донской советскй кавалерийской бригады, а с ноября начальник Сводной кавалерийской дивизии (с янв. 1919 отдельная, а с марта 4-я кавалерийская дивизия), которая под его руководством успешно сражалась против белоказаков Краснова и деникинских войск. С марта 1919 года помощник начальника штаба 10-й армии по кавалерийской части, в мае 1919 года тяжело ранен. В сентябре 1919 года Думенко организовал Сводный кавалерийский корпус, отличившийся в составе 9-й армии при освобождении Новочеркасска в январе 1920 года. В феврале 1920 арестован и осужден по ложному обвинению.11 мая 1920г. Тройкой РВС приговорены к высшей мере наказания расстрелу:В деле трибунала, судившего Думенко и его товарищей, сохранились доносы, собственноручно подписанные Ворошиловым, Щаденко, а также командармом Буденным, которого эти двое уговорили написать донос»). В последнем слове Думенко сказал: «…Мне как старому революционеру, борющемуся за Советскую власть, было очень больно слышать обвинение в контрреволюции, было больно такое обвинение читать, когда сидел там за решетками, было больно мне смотреть из-за решеток, как мои кони моих всадников уносят на фронт. Я плакал, когда это видел, но я утешал себя, что пролетариат вернет мне честное имя, а армии – солдата». До последнего вздоха он верил в высшую меру справедливости”.Приговорен к смертной казни расстрелу.14 мая 1920 года Думенко,Колпаков,Антонов Я.Я.,Блехерт,Абрамов,Шевкоплясов, Кравченко,Носов,Панов, и Чалых П., расстреляны на Братском кладбище г. Ростова На Дону.
- Чины: Вахмистр.Старший вахмистр на должности подпрапорщика.
- Награды: Полный Георгиевский кавалер 4 степени Георгиевского креста и тремя ГМ "За Храбрость",также награжден 2 медалями "За Усердие" из которых одна шейная за отказ от увольнения в запас.,Медалями"За Спасение Погибавшихъ"300 Лет Дома Романовых"2 Наградными часами от командования РИА. В период Гражданской войны был награжден Орденом "Красное Знамя" за № 5,Почетным Революционным именным оружием,Почетным Званием краском, 2 серебряными часами, 2 золотыми именными часами, серебряным именным портсигаром.
- Дополнительная информация:
В 1964 году Военная коллегия Верховного суда СССР отменила смертный приговор и реабилитировала одного из лучших командиров Красной армии периода Гражданской войны, создателя первых крупных конных соединений РККА Бориса Думенко, который в 1920 году по ложному обвинению в подготовке антисоветского мятежа и убийстве комиссара кавкорпуса Микеладзе был осужден и расстрелян. Публично против отмены приговора выступил только один человек – Маршал Советского Союза Семен Буденный, которого поддержал его друг и соратник по Первой конной армии Климент Ворошилов.
СНАЧАЛА ПОДЧИНЕННЫЙ, ПОТОМ СОПЕРНИК
Известно, что Буденный и Думенко были непримиримыми врагами. Многие историки объясняют этот факт тем, что Думенко якобы более тяготел к Троцкому, а Буденный – к Сталину, и уцелел в результате тот, кто поставил на «правильную» фигуру. Однако были и глубоко личные мотивы.
Борис Мокеевич Думенко родился в крестьянской семье. Во время Первой мировой войны служил в конно-артиллерийском полку, за проявленную храбрость стал кавалером 4 Георгиевских крестов и был произведен в вахмистры. В начале 1918 года самостоятельно организовал кавалерийский партизанский отряд и включился в активную борьбу с донской контрреволюцией. Троцкий заметил талантливого Думенко, и с июля 1918 года он назначается командиром 1-го кавалерийского крестьянского социалистического полка, награжденного впоследствии за боевые заслуги Почетным революционным Красным знаменем.
С сентября 1918 года Борис Думенко уже командует 1-й Донской кавбригадой, а с ноября – он начальник Сводной кавалерийской дивизии, преобразованной в марте 1919-го в 4-ю кавдивизию, которая под его руководством успешно сражалась против белоказаков Краснова и войск Деникина. За эти успехи 2 марта 1919 года Думенко наградили орденом Красного Знамени за номером «5».
Честолюбивый Семен Буденный долго находился в подчинении у Думенко, начав службу с командира эскадрона. Когда отряд Бориса Мокеевича преобразовали в Донскую кавбригаду, он взял Буденного к себе заместителем, а после реорганизации бригады в сводную кавалерийскую дивизию его назначили начальником штаба соединения.
Быть на вторых ролях явно не нравилось Буденному, который считал, «что ни в чем не уступает Думенко». Но противостоять ему на первых порах он не мог. В мае 1919 года Борис Мокеевич был ранен и попал в госпиталь. Его место занял Буденный, который стал активно воплощать идею создания массированного кавалерийского соединения – конной армии. Однако, как считает, опираясь на документы, кандидат исторических наук, член-корреспондент РАЕН Владимир Дайнес, «замысел создания конной армии принадлежал Думенко и бывшему полковнику царской армии, впоследствии ставшему Маршалом Советского Союза Егорову».
Буденный, оказавшись во главе дивизии Думенко, стал активно, в том числе и перед Сталиным и командующим 10-й армии Егоровым, лоббировать идею своего бывшего начальника. Думенко он, похоже, уже списал со счетов. Как только комдива в тяжелейшем состоянии (в дальнейшем у него удалили три ребра и часть пораженного легкого) отправили в госпиталь, не дожидаясь официального принятия дел, Буденный потребовал отобрать у него автомобиль, под тем предлогом, что он «ему больше не понадобится». Один из исследователей жизни Семена Михайловича, не побоявшийся проявить объективность, отмечает: «...из-за болезни Думенко Буденный смог вырваться из-под его руководства, никакая сила не смогла бы уже вернуть Семена Михайловича на вторые роли. Он четко уяснил себе: для того чтобы удержаться на высоком посту, мало добросовестно выполнять обязанности, нужно еще и следить за конкурентами, сметая тех, кто становится на пути». Буденный действовал настойчиво, и вскоре его дивизия была преобразована в кавалерийский корпус.
Думенко, видя, как его детище буквально уплывает из рук, срочно, даже не оправившись от ран, выписался из госпиталя. Но в штабе армии ему сказали, что место уже занято: Буденный успел заручиться поддержкой Сталина. Тогда Думенко в сентябре 1919 года добивается разрешения сформировать 2-й сводный кавалерийский корпус в составе 9-й армии, который планирует преобразовать в армию. Но 17 ноября 1919 года Реввоенсовет принимает решение о создании 1-й Конной армии на базе 1-го конного корпуса Семена Буденного. К имеющимся войскам добавили артиллерию, отряд бронепоездов, авиационную группу и автобронеотряд, а также решили значительно увеличить количество бойцов, на тот момент составлявшее около семи тысяч.
Но Думенко не падает духом, продолжая успешно воевать. Его корпус отличился в январе 1920 года при освобождении Новочеркасска, за что Бориса Мокеевича удостоили Почетного революционного оружия. Думенко по-прежнему строил планы по преобразованию корпуса в армию, но в первых числах февраля 1920 года в соединении случается ЧП – убийство корпусного комиссара Микеладзе.
РВС Кавказского фронта тут же создал Чрезвычайную следственную комиссию, которая собрала материал, «характеризующий настроения корпуса в политическом отношении». Отмечалось, что «Думенко со своим штабом ведет беспрерывную борьбу против Советской власти, в частности против представителей Р.К.П. (большевиков) и комиссаров в корпусе, и старается их скомпрометировать путем гнусной клеветы и грубой демагогии перед массой красноармейцев, пытаясь мешающих его работе уничтожить». А вывод был такой: «Комкор Думенко и его штабные чины своей деятельностью спекулируют на животных инстинктах массы, пытаясь завоевать себе популярность и поддержку тем, что дают полную волю в поощрение грабежам, пьянству и насилию. Злейшими их врагами является каждый политработник, пытающийся превратить разнузданную и дикую массу в регулярную дисциплинированную и сознательную боевую единицу».
КТО ВИНОВАТ?
Думенко (здесь комиссия была права) действительно не очень-то любил комиссаров. Однако прямых доказательств, что именно командир корпуса убил своего комиссара или поручил это кому-либо сделать, не было. Следствие тем не менее вынесло следующий вердикт: «Военком Микеладзе был убит неизвестным ординарцем штаба конного корпуса, но подстрекателями и прямыми укрывателями убийцы являются комкор Думенко и его штаб».
Некоторые историки утверждают, что за решениями Чрезвычайной следственной комиссии стоял Буденный, который, как известно, неоднократно жаловался Сталину на своего соперника, называя того «лихим драчуном, который не собирается подчиняться кому-либо, даже во имя идеи, во имя дела». Думенко действительно грешил «партизанщиной». Мог, по настроению, просто порвать на кусочки полученный приказ. Мог и развернуть свои части в совершенно другом, противоположном указанному в приказе направлении. Мог и увести свои войска в рейд, не поставив в известность командование, но при этом, самое главное, мог победить!
После происшествия с комиссаром Микеладзе Буденный написал докладную Сталину, заявляя, что «Думенко – враг и хочет увести корпус к белым». Однако на всех официальных документах, обвинявших Думенко, подписи Буденного нет. Там стоят подписи только членов Чрезвычайной следственной комиссии: политкомиссара 21-й дивизии Лиде, политкомиссара 2-го конного корпуса Пескарева, начальника политотдела 36-й дивизии Злауготниса и начальника особого отдела конного корпуса Карташева. Санкционировали же расстрел Думенко член Реввоенсовета 9-й армии Александр Белобородов (тот самый бывший председатель исполкома Уральского облсовета, подписавший постановление о расстреле царской семьи) и член РВС республики видный большевик Ивар Смилга.
Но, по воспоминаниям «первоконников», Буденный был откровенно рад устранению Думенко. И дело не только в том, что он боялся конкурента. Семен Михайлович к тому времени был не менее авторитетен в войсках, чем Думенко, возглавлял Конную армию, которая одержала ряд убедительных побед. К тому же у Буденного было важное преимущество – он сблизился со Сталиным, «почувствовал руку партии» и даже вступил в ВКП(б). Однако была у Буденного глубоко личная причина ненавидеть Бориса Макеевича и радоваться его смерти. Еще в бытность командиром эскадрона в бригаде у Думенко Семен Михайлович был по приказу Бориса Мокеевича жестоко наказан┘ плеткой. И вот за что.
Однажды к Думенко пришла казачка в разодранном платье и пожаловалась на то, что ее изнасиловали бойцы из эскадрона Буденного. Борис Мокеевич, скорый на расправу, тут же вызвал комэска и устроил ему показательную порку за то, что «тот распустил своих хлопцев». Буденный был в бешенстве. Ветераны-«первоконники» вспоминали любопытный эпизод. Когда двое дюжих «думенковцев» срывали с Буденного рубаху и укладывали его для порки на лавку, он в ярости протестовал: «Да у меня полный Георгиевский бант, меня даже офицер при царе пальцем не мог тронуть, а ты меня, красного конника, плеткой?!» На что стоявший рядом Думенко, посмеявшись, ответил: «Да какой ты Георгиевский кавалер, Семен, фантиков себе на базаре навесил, а так настоящие казаки не делают┘»
Буденный, как утверждает последнее издание Военной энциклопедии (Москва, 1997 год), «награжден четырьмя Георгиевскими крестами и четырьмя Георгиевскими медалями». То есть Семен Михайлович являлся полным Георгиевским кавалером, или, как выражались в те времена, «имел полный Георгиевский бант», что само по себе было немалой редкостью. Для сравнения можно отметить, что человек отчаянной личной храбрости, легендарный герой Гражданской войны Василий Чапаев заслужил на полях сражений Первой мировой три Георгиевских креста и одну Георгиевскую медаль 4-й степени.
Здесь необходимо напомнить, что Георгиевские награды, о которых идет речь, – это не ордена Святого Георгия, поскольку с момента своего учреждения 26 ноября 1769 года он предназначался в награждение только офицерам. Этот крест, а правильно он называется Знак отличия Военного ордена Святого Георгия, был введен еще в 1807 году для поощрения нижних чинов русской армии и первоначально имел только одну степень. В 1856 году после окончания Крымской войны крест был разделен на четыре степени: 1-я и 2-я – золотые, 3-я и 4-я – серебряные. На каждом из крестов проставлялся порядковый номер, причем – отдельно по каждой степени. Сначала давалась четвертая степень, затем вторая и третья. И лишь при совершении четвертого личного подвига солдат, матрос или унтер-офицер награждался высшей степенью Георгиевского креста. Стать Георгиевским кавалером, особенно полным, являлось мечтой сотен тысяч солдат и унтер-офицеров царской армии: помимо всеобщего уважения, обладатели таких наград получали денежные выплаты и пользовались широким спектром действенных льгот.
В 1913 году к Георгиевскому кресту четырех степеней добавилась еще и номерная Георгиевская медаль, также разделенная на четыре степени. Очередность награждения крестами и медалями не устанавливалась, хотя крест ценился выше. Но полным солдатским Георгиевским кавалером после 1913 года считался лишь тот, у кого было четыре креста и четыре медали┘ Однако после победы в Гражданской войне Георгиевская награда, как и другие царские ордена, символизирующие «отжившие ценности», попала в немилость. О ней вспомнили только в годы Великой Отечественной, когда Сталин, обратившись к историческому опыту, учредил солдатский орден Славы, статут которого был полностью списан с Георгиевского креста. Но в первые годы Гражданской войны, когда у советской республики практически не было наград, многие красные бойцы и командиры, имевшие боевых «Георгиев», которых давали не за выслугу лет или высокое положение, а за личную отвагу и храбрость, откровенно гордились ими. И бросить обвинение в присвоении такой награды в то время – значило смертельно оскорбить человека. Но так ли уж не прав был Думенко, говоря о «фантиках» на груди у Буденного?
НЕСУРАЗИЦА С «ГЕОРГИЯМИ»
За все годы советской власти ни у кого из официальных историографов не возникла даже мысль о том, насколько правомерно грудь Буденного украшают аж восемь Георгиевских наград. Его фотография в казачьей бескозырке «с полным бантом» на груди красуется в Музее Вооруженных сил, известна и другая «в полной драгунской парадной форме», которую без труда можно отыскать на официальном интернет-сайте Маршала Советского Союза.
Однако сомнения в подлинности «полного Георгиевского банта» Семена Михайловича неоднократно высказывали и коллекционеры, и некоторые историки, которым так и не удалось отыскать в архивах доказательств об этих наградах Буденного. В последнее время были найдены новые факты, подтверждающие эти сомнения.
Вот что рассказал автору данного очерка известный писатель и знаток отечественной наградной системы, из-под пера которого вышло более сорока книг по истории символики и геральдики, Александр Кузнецов: «О том, что Семен Михайлович был Георгиевским кавалером, я знал и раньше. Но, работая над книгой «Знаки славы Отечества», решил уточнить факты и договорился о встрече с Инной Семеновной, дочерью Буденного, работавшей тогда в издательстве «Московский рабочий». С ее слов я записал, за что Семен Михайлович получил каждый из Георгиевских крестов, и впоследствии описал эти случаи в своей книге. От нее я узнал, что Буденный награждался Георгиевскими крестами пять раз. Однажды он ударил оскорбившего его вахмистра, за что его лишили первой награды – Георгиевского креста 4-й степени, полученного им в качестве взводного унтер-офицера 18-го Северского драгунского полка в ноябре 1914 года на русско-германском фронте за бой под Бзежинами. Повторно Георгиевский крест 4-й степени Буденный получил в конце 1914 года в бою за город Ван на турецком фронте, куда перевели его драгунский полк. В дальнейшем Семен Михайлович был удостоен, по словам Инны Семеновны, еще трех крестов: в январе 1916 года 3-й степени «за участие в нескольких лихих атаках под Менделиджем»; в марте 1916 года 2-й степени за разведку города Бекубе и захват пленных. И, наконец, в июле 1916 года он с четырьмя товарищами-добровольцами был послан за «языком». Совершив «головокружительный по своей смелости и дерзости рейд», Буденный привел шесть турецких солдат и одного старшего унтер-офицера. За этот подвиг Буденный награжден Георгиевским крестом 1-й степени».
Далее Кузнецов отметил: «Через несколько лет после выхода моей книги мне попался в руки том из серии ЖЗЛ «Буденный» (Москва, «Молодая гвардия», 1983 год, автор Золототрубов). Перелистывая страницы, я обратил внимание на фотографию Буденного от 1915 года, на которой изображен бравый унтер-офицер в бескозырке, с аксельбантом, а на груди у него четыре Георгиевских креста и четыре Георгиевские медали. Полный бант! Откуда?! Этого никак не может быть, ведь рядом на той же странице фотографии от 1915 года и от 1914 года, где Буденный изображен только с одним крестом! Все свои награды, кроме креста 4-й степени от 1914 года, если опираться на рассказ Инны Семеновны, факты, приведенные в книге Золототрубова, многие другие источники, получены Буденным в течение┘ 1916 года. Причем ни в рассказе дочери Буденного, ни в других источниках ни о каких Георгиевских медалях вообще не упоминается!».
Что это? Мистификация? Или фальсификация? Вот мнение Кузнецова: «Я долго думал, рассматривая снимки будущего советского маршала с «полным Георгиевским бантом». Несмотря на явную ретушь, уж больно они неестественны и не похожи на портреты, которые могли выполнить художники-лизоблюды. И, наконец, до меня дошло. Знаете, раньше на базаре устанавливали щиты, на которых нарисован герой-всадник с дырой вместо головы? Человек просовывает туда голову, и его фотографируют. Так, видимо, было и здесь. Пришел молодец к фотографу, а там уже готовый фанерный «герой войны», а на груди – «полный Георгиевский бант», и готово дело. Можно послать фотографию в домой родителям или любимой девушке. Мне также кажется, что оба «портрета», и в казачьей, и в драгунской форме, были «выполнены» в один день. А потом пошли по рукам, как подтверждение «заслуг» героя. В пользу этой версии говорит и аксельбант, который никак унтер-офицеру драгунского полка не полагался. В тот период его носили только генералы, штаб- и обер-офицеры Генерального штаба, адъютанты, военные топографы, жандармы и фельдъегеря».
Мы с Александром Кузнецовым попробовали атрибутировать фотографию, опубликованную на интернет-сайте Буденного. Напомню, что в 1915 году Семен Михайлович служил унтер-офицером 18-го Северского драгунского полка, а значит, мундир должен быть драгунским. Он действительно похож на драгунский, но┘ северцы никогда не носили подобных головных уборов! Их шапка была совсем другой формы. Вызывают удивление отнюдь не драгунский поясной ремень, тот же пресловутый аксельбант и несколько знаков, расположенных ниже «полного Георгиевского банта». Это – золотой и серебряный знаки «За отличную стрельбу», очень высоко ценившиеся на фронте. Однако кавалеристы-драгуны, к коим относился Семен Михайлович, его удостаивались не часто, и выдавался он в основном в пехотных частях. Словом, как выразился Кузнецов, – «полнейшая бутафория».
Но тогда возникает вопрос: был ли вообще Семен Михайлович награжден Георгиевскими наградами? Георгиевских медалей у него точно не было, но может, и не было Георгиевских крестов? По сути, доказательств того, что Семен Михайлович являлся обладателем четырех крестов, кроме растиражированной в десятках книг в советское время официальной биографии маршала, нет. Самое главное – никто не видел и подлинных наград Семена Михайловича, за исключением, пожалуй, креста 4-й степени, выданной за подвиг ноябре 1914 года на русско-германском фронте за бой под Бзежинами.
Видный специалист по российской наградной системе Валерий Дуров в своем труде «Русские награды XVIII – начала ХХ века» (Москва, 1977 год) свидетельствует: «К сожалению, экспонирующиеся в Центральном музее Вооруженных сил Георгиевские награды С. М. Буденного – не те, которые он получил в годы войны». А где же настоящие? В книге ответа нет. И в качестве семейных реликвий они также не числятся, иначе дочь Буденного обязательно бы сообщила об этом Кузнецову.
Почему в музее отсутствуют подлинные награды одного из пяти первых Маршалов Советского Союза? Тот же Дуров, говоря о другом советском военачальнике, тоже Георгиевском кавалере Иване Тюленеве, отмечает, что четыре Георгиевских креста генерала армии, хранящиеся в музее, «также не подлинные». Но далее поясняет: «Настоящие были утеряны в Гражданскую войну. В один из юбилеев Ивану Владимировичу были подарены другие четыре креста, но с выбитыми на них «правильными» номерами, то есть теми, которые были на утраченных наградах». Почему же таким же образом не поступили с наградами Семена Михайловича? Может, потому, что их и не было? Тогда, выходит, Думенко был прав? Имелись бутафорские фотографии, и нужно было потом как-то объяснить, откуда взялись награды. Так родилась легенда┘
Вместе с тем все сказанное о Георгиевских наградах Буденного – только версия. Но достаточно стройная. К сожалению, проверить ее трудно. Хотя все царские Георгиевские награды номерные, и для кропотливого исследователя, который задастся целью порыться в архивах и списках Кавалерской Георгиевской думы, не составляет труда определить, какие и кому вручались кресты и медали, их порядковые номера. Но только не в период Первой мировой. Ибо тогда было принято решение о составлении полных списков Георгиевских кавалеров┘ после завершения боевых действий. А война закончилась революцией, которая поставила вне закона все царские награды.
Описывая эпизод с наказанием плетьми комэска Буденного, авторы официального интернет-сайта маршала верно подметили тот факт, что «не мог Георгиевский кавалер, которого даже офицер в царской армии пальцем тронуть не смел без особого суда, простить такое своему же станичнику. Не бросился он тогда грудью на Думенко, однако обиду затаил. Не умел прощать Семен Михайлович, зато умел прятать свою ненависть до поры до времени». Эту ненависть к своему первому командиру Думенко пронес Семен Михайлович через «годы и десятилетия», поэтому и был категорически против его реабилитации в 1964 году┘ Ведь, помимо всего прочего, в ходе разбирательств легко могла всплыть и подлинная подоплека Георгиевских наград будущего маршала.
Пока Конармия сражалась с белыми на Дону и Маныче, рядом с ней развертывались драматические события, связанные с судьбой бывшего начальника Буденного Бориса Думенко. В ночь с 23 на 24 февраля 1920 года по приказу члена РВС Кавказского фронта И. Т. Смилги его арестовали вместе со штабом Сводного кавалерийского корпуса. Поводом послужило недавнее (2 февраля) убийство комиссара корпуса Микеладзе и других коммунистов, а также утверждение, будто Думенко склонял Буденного к совместному выступлению против большевиков. Думенко был судим трибуналом и расстрелян в Ростове 11 мая 1920 года. В основу приговора легли, как тогда говорили, «совесть судьи и революционное правосознание». 27 августа 1964 года приговор Ревтрибунала республики от 5–6 мая 1920 года по делу Думенко и его товарищей был отменен и дело было прекращено за отсутствием в действиях осужденных состава преступления. Но еще в 1967 году А. И. Микоян признавался писателю Юрию Трифонову: «Знаю, что два человека – Ворошилов и Буденный – против реабилитации. Это была вражда между военными… Это бывает часто… Они до сих пор не могут примириться».
Какие же улики были предъявлены Думенко на суде? Его обвиняли в том, что он публично надевал офицерские погоны. На этом настаивал Буденный, хотя отмечал при этом, что Борис Мокеевич, скорее всего, самозванец и офицером никогда не был. В белых газетах утверждали: «Думенко в среде большевистских вождей – далеко незаурядная личность, один из немногих самородных талантов». Такая похвала со стороны врага могла быть при желании расценена трибуналом как попытка переманить комкора на сторону белых. Что касается самого убийства Микеладзе, то вначале было заявлено, что его застрелил сам Думенко, когда комиссар попытался пресечь дикую пьянку в штабе корпуса. Эта версия быстро рассыпалась – свидетелей не нашлось, к тому же убитый был другом Думенко и совсем недавно торжественно вручал ему партбилет. В итоге следствие пришло к выводу, что «военком Микеладзе был убит неизвестным ординарцем штаба конного корпуса, но подстрекателями и прямыми укрывателями убийцы являются комкор Думенко и его штаб». Еще до этого присланная РВС комиссия подвела итог: «Думенко и его штабные чины своей деятельностью спекулируют на животных инстинктах массы, пытаясь завоевать себе популярность и поддержку тем, что дают полную волю в поощрение грабежам, пьянству и насилию. Злейшими их врагами является каждый политработник, пытающийся превратить разнузданную и дикую массу в регулярную дисциплинированную и сознательную боевую единицу».
После суда над Думенко его адвокат Исай Израилевич Шик говорил одному своему знакомому, тоже адвокату: «Процесс я проиграл. Мне очень мешали Буденный и Ворошилов. Но еще неясно, чем все обернется: на тюремном дворе выступали красноармейцы за Думенко». Так что Семен Михайлович сыграл определенную роль в падении Думенко, хотя роль Смилги, Белобородова и Ворошилова в этом деле неизмеримо больше. По преданию, один из бывших бойцов-думенковцев сказал Буденному, когда он после ареста Думенко объезжал строй: «Ты, Сенька, не п…ди, а играй барыню!»
В газете «Советский Дон» 9 марта 1920 года было впервые сообщено об аресте Думенко и его товарищей. Там, в частности, говорилось: «Следственная комиссия, назначенная РВС армии для расследования обстоятельств, при которых произошло убийство и розыск виновников, пришла к заключению, что убийцы Микеладзе находятся в штабе Думенко. Помимо этого о деятельности Думенко и его штаба имелись сведения, которые требовали скорейшего вмешательства РВС армии, дабы предотвратить творившиеся в штабе безобразия. Пьянство и бандитизм были явлениями обычными и действовали разлагающе на весь корпус. Политическая работа в Корпусе почти не велась, так как тов. Думенко и его приближенные не признавали никаких комиссаров и представителей Советской власти, терроризировали различными угрозами. Во время нахождения корпуса в Новочеркасске пьянство и дебоши достигли небывалых размеров. Чины штаба устраивали оргии с женщинами, производили незаконные реквизиции и конфискации. Сам Думенко поощрял все эти безобразия и преступления, громко заявляя о своих симпатиях к батьке Махно. Все эти преступления и вызвали своевременное энергичное распоряжение РВС об аресте Думенко и его приспешников. Следствие по делу Думенко впредь до приезда представителя Ревтрибунала ведет член Реввоенсовета армии т. Белобородов».
С комкором разобрались быстро и жестоко. Дело Думенко стало первым компромиссом Буденного со своей совестью – ведь совсем недавно они вместе сражались с казаками Краснова в Сальском округе и под Царицыном. Здесь сыграли свою роль соперничество с Думенко, который когда-то был командиром Буденного, а главное – опасение, что попытка выгородить боевого товарища может и его самого подвести под трибунал. Недавно появились и более экзотические версии – например, статья полковника С. Коломнина в «Независимой газете» о том, как Думенко в бытность начальником Буденного велел прилюдно выпороть его в наказание за бесчинства его бойцов. В статье говорится: «Когда двое дюжих „думенковцев“ срывали с Буденного рубаху и укладывали его для порки на лавку, он в ярости протестовал: „Да у меня полный Георгиевский бант, меня даже офицер при царе пальцем не мог тронуть, а ты меня, красного конника, плеткой?!“ На что стоявший рядом Думенко, посмеявшись, ответил: „Да какой ты Георгиевский кавалер, Семен, фантиков себе на базаре навесил, а так настоящие казаки не делают“». Хотя автор ссылается на воспоминания каких-то «ветеранов-первоконников», его история кажется вымышленной. Телесные наказания в Красной армии были запрещены, а уж порка одного командира другим на глазах подчиненных выглядит и вовсе нереальной.
К слову сказать, сравнение Буденного и Думенко в целом говорит в пользу Семена Михайловича. Буденный смог до некоторой степени подчинить себе стихию масс и готов был подчиниться коммунистам, а Думенко – не хотел подчиняться коммунистам и так и не смог обуздать стихию своих частей, практически не применял репрессий против насильников и мародеров. Семен Михайлович, быть может, в душе комиссаров и не жаловал, но на людях, даже в сильном подпитии, никогда не допускал брани в их адрес, а также антисемитских высказываний. От природы хитрый, Буденный давно уже понял, что с новой властью можно и нужно ладить. Власть же, в свою очередь, ценила его как единственного предводителя конной народной массы, на которого более или менее можно положиться.
Причина подобной толерантности лежит в том, что Буденный был стихийным государственником, а Миронов и Думенко – анархистами-народниками, шедшими на поводу у массы и пытавшимися стать «третьей силой» между красными и белыми. Потому Буденный и обрел потом важный статус символа государственного начала для крестьянских масс, еще при жизни превратившись в живую легенду. Он олицетворял собой крестьянство, принявшее Советскую власть. Позднее, когда по стране прокатилась насильственная коллективизация, которую Буденный не рискнул осудить, а наоборот, всецело поддержал, власть оценила, сколь удобную пропагандистскую фигуру она имеет. Буденновский имидж успешно эксплуатировался вплоть до первых месяцев Великой Отечественной войны. Затем, после перерыва, вызванного не слишком успешными действиями Семена Михайловича на фронте, наступило некоторое затишье, но в конце 1950-х годов, при Хрущеве, Буденный был торжественно возвращен в пантеон героев. Ему, наконец, присвоили звание Героя Советского Союза, массовым тиражом издали его мемуары. На старости лет бывший командарм Первой конной, похоже, искренне уверовал, что является главным героем Гражданской войны. И старался устранить конкурентов, теперь уже – из памяти народа.
Таких конкурентов он видел прежде всего в лице Миронова и Думенко. Даже после реабилитации Думенко Ворошилов и Буденный сохранили прежнее мнение о нем, равно как и о реабилитированном еще раньше Миронове. 10 января 1966 года Буденный направил Ворошилову информационный материал в 90 машинописных страниц, озаглавленный «О реабилитации и восхвалении в периодической печати Миронова Ф. К. и Думенко». О Миронове в этом примечательном документе, подготовленном буденновскими порученцами, говорилось, в частности, следующее: «На организованном им 22 августа митинге в Саранске Миронов заявил, что „коммунисты губят Россию, разложили армию и потому нужно нам, казакам, идти сейчас на фронт, разбить Деникина, а потом повернуть штыки на Москву, чтобы сбросить долой Совет Народных Комиссаров и установить настоящую Советскую власть“. В приказе по Донскому корпусу, подписанному Мироновым, говорилось, что причины поражения Красной армии объясняются „сплошными злостными деяниями господствующей партии, партии коммунистов, восстановивших против себя общее негодование и недовольство трудящихся масс“ и „чтобы спасти революционные завоевания, остается один-единственный путь: свалить партию коммунистов. Долой единоличное самодержавие и бюрократизм комиссаров и коммунистов“».
В информационном материале также утверждалось, что в процессе подготовки реабилитации «в архивах копировались все документы, которые хотя бы в какой-то мере характеризовали Миронова положительно, и обходили материалы, характеризующие его с отрицательной стороны». Далее говорилось: «В своем ультимативном письме В. И. Ленину Миронов назвал „всю деятельность Коммунистической партии направленной на истребление казачества вообще“ и требовал соглашения с эсерами и меньшевиками. Владимир Ильич дал тогда указание о непременной поимке Миронова и привлечении его к ответственности. При этом Ленин подчеркивал, что „наряду с полным уничтожением банд Мамонтова поимка Миронова имеет большое, громадное (подчеркнуто В. И. Лениным) значение“».
О Борисе Думенко в той же справке говорилось: «Однако в архивных материалах имеются свидетельства того, что Думенко потворствовал грабежам и казачьим реквизициям, а также много присваивал себе конфискованные ценности. На этой почве у него возникли конфликты с политработниками, которых Думенко ругал при бойцах, настраивая бойцов против политкомов. Так, в донесении ВРИД военкома Сводной кавдивизии С. Питашко от 29.12.1918 г. говорится, что „разъяренные поджигательской речью Думенко бойцы готовы были расправиться с политкомами, но это насилие предупредил пом. комдива т. Буденный“ (ЦГАОР. Ф. 192. Оп. 2. Д. 101. Л. 30).
14 марта 1919 года политический комиссар отдельной кавалерийской дивизии В. Новицкий докладывал Реввоенсовету 10-й армии:
«За несколько дней, когда Думенко вступил в исполнение своих обязанностей начдива, дивизия стала неузнаваемой, начались грабежи по всему пути следования. Причина их – начдив: он дал право чеченцам забирать все ценное, как то: золото, серебро и другие более ценные вещи. Об этом, конечно, весь состав дивизии знает, начиная от начштаба и кончая красноармейцами включительно. И такой поступок разлагающе действует на окружающих. У начдива 5 подвод, в том числе 2 экипажа, груженных разными вещами, конечно, реквизированными… В последнее объяснение, которое было между мной и начдивом, он заявил, что всех политкомов дивизии арестует и расстреляет. На заданный мною вопрос: "желает ли он признавать за политкомами те директивы, которые даны Реввоенсоветом армии? начдив самым категорическим образом заявил, что "не признает"»» (ЦГАСА. Ф. 193. Oп. 1. Д. 34. Л. 21, 22).
В условиях отсутствия регулярного централизованного снабжения и постоянных материальных недостатков, бойцы легко поддавались соблазну пограбить и почитали тех, кто этого не пресекал. Против грабежей и мародерства боролись политработники, ущемляя партизанское своеволие Думенко, поэтому он их и невзлюбил.
Показательно, что когда 24 марта Думенко был назначен помощником начальника штаба 10-й армии по кавалерийской части, он, опасаясь наказания за потворство грабежам и унижение политических комиссаров, около месяца отсиживался в Большой Мартыновке и на станции Куберле. Сообщая, что в Царицыне его могут арестовать, Думенко обращался за защитой к С. М. Буденному, Г. К. Шевкоплясову и Д. П. Жлобе (Протокол собрания командиров и бойцов 4-й кав. дивизии от 18 апреля 1919 г. – из личного архива С. М. Буденного)… Недовольный коммунистами, он ругал и советскую власть, которую, как он выражался, «захватили коммунисты и жиды»…
Военком Ермаков в докладной записке сообщает, что 15–20 сентября 1919 года он и помощник политкома Тубольцев были приглашены в штакор (штаб корпуса. – Б. С.).
«С нашим прибытием т. Думенко попросил всех присутствовавших удалиться, мотивируя, что состоится секретное заседание по всем делам. Оставшись втроем наедине, Думенко сказал, что мы известны ему с 1918 года как старые опытные террористы и наше присутствие при нем он считает необходимым.
«Я много сделал для революции, – продолжал Думенко, – но все-таки не получил еще должного мне доверия от Центра и созданного мною корпуса. Я вижу себя приниженным всякой сволочью, подразумевая представителей поарма 10 и др., и необходимо эту сволочь уничтожить, так как она стоит на моем пути».
Считаю нужным заметить, что Думенко не знал, что я коммунист, а на тов. Тубольцева он не обращал внимания, считая его анархистом. «Ко мне, – говорил Думенко, – прибыли два типа, следят за моими действиями, и были случаи, аннулировали некоторые мои распоряжения».
Думенко приказал терроризировать этих двух представителей, но фамилий их не назвал, поскольку я заявил ему протест».
«От Думенко всегда можно было слышать, что Советская власть скоро погибнет, что Россия продана подлым жидам, которые продали исстрадавшуюся Россию.
В октябре месяце 1919 г. при движении корпуса в районе Серебряково частями корпуса усилились бесчинства, а когда политкомы об этом доносили, Думенко устраивал им разнос и приказывал их убрать» (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-6. Л. 183–184).
Военком 2-го Донполка 3-й бригады Сводного конного корпуса Веремеенко Тимофей Лаврентьевич доносил: «В селе старая Криуша Калачевского уезда, я с комбригом Трехсвятковым зашел в 10.00 в штаб корпуса и остановился у двери. В штабе корпуса сидели Думенко, Абрамов, Блехерт, начальник штаба 2-й горской бригады Дронов и другие. Думенко высмеивал жидов, т. е. евреев, говорил, что жиды-комиссары забрали страну в руки и готовят красных офицеров – жидов. От этой дряни, – говорил он, – ничего доброго не получишь. Я этих офицеров-торговцев знаю, пусть их выстроят хоть 200 человек, всех перебью» (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-6. Л. 187).
Бывший комиссар корпуса Думенко Сергей Петрович Ананьев, раненный в бою выстрелом в спину, писал во время следствия по делу Думенко: «Думенко – мелкобуржуазный выродок с большим самолюбием и мелким тщеславием. Политически не воспитан, правильного понятия о советской власти не имеет и больше склонен к идеологии народничества (эсерства). Политические учреждения и коммунистическую партию не признавал и всячески их поносил. Мелкое тщеславие составило у него представление о самом себе как о необычайно великом герое и полководце, что давало ему возможность выражаться: „Захочу – сниму весь фронт до самой Москвы“. Наши последние успехи в Донской области его окрылили, он стал себя мнить чуть ли не Наполеоном. Говорил, что он не признает коммунистов, поносил их и признает только РВСР (Реввоенсовет республики. – Б. С.)» (Там же. Л. 416).
Действительно, к январю 1920 года поведение Думенко было вызывающим и дерзким. Вот как описывает встречу с Думенко не политработник Конкорпуса, а комиссар 2-й бригады 23-й стрелковой дивизии т. Фролов: «12 декабря 1919 г. в 4 часа дня в штаб бригады ворвался кавказец в бурке лет двадцати и крикнул: „Выметайтесь вон!“ Командир бригады спросил его, кто он такой. Кавказец ответил: „Мы кто такой? Мы думенковцы! Очистите квартиру немедленно или мы вас выбросим“. Я позвал своего ординарца и приказал ему сходить за комендантской командой. Тогда кавказец выхватил кинжал и с криком „мы будем вас резать!“ бросился на меня, угрожая убить.
Когда я узнал, что Думенко стоит у ворот, я попросил его войти. Он вошел, вытаращил глаза и крикнул на командира бригады, не знавшего в лицо Думенко: «Встань, сволочь, с тобой разговаривает командир корпуса!» Последовала площадная брань. Бушуя все больше, Думенко выхватил револьвер и закричал: «Ишь сволочи, коммунисты, бандиты, руби их!»
На командира бригады бросились двое и сорвали с него револьвер. Меня моментально схватили тоже двое за руки, а третий схватил стул и замахнулся им. Я рванулся в сторону, и стул попал только по руке. Я пытался выскочить из комнаты, но меня опять схватили и потребовали оружие. Револьвер лежал на угольнике, и я молча указал на него. Мой и комбрига револьверы схватили и, сквернословя, вся компания удалилась. Думенко, садясь на коня, обращаясь к появившимся Шевкоплясову и Блехерту, говорил: «Всех этих сволочей коммунистов перевешают»» (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-6. Л. 185–186).
Представляя этот рапорт политкома Фролова, вместе с донесением комбрига, начдив 23-й стрелковой дивизии докладывал командарму 9, что от жителей поступают жалобы на безобразное поведение частей Думенко. Политком Фролов указывает, что по пути из Балашова он слышал стон и плач жителей сел, через которые проходили части конкорпуса Думенко. В селе Тростянском они забрали 700 лошадей, много имущества, изнасиловали много женщин и девушек-подростков. Это повторилось и в других селах (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-6).
Заявление в политотдел конкорпуса политкома 2-й Горской бригады Г. С. Пескарева: «За три месяца нахождения во 2-й Горской кавбригаде, живя вместе с полевым штабригом, я имел возможность при частых посещениях комкора Думенко, Абрамовым и Блехертом нашего штабрига вести с ними споры на политические темы и очень скоро хорошо узнал политические физиономии как членов нашего штабрига, так и полевого штакора. Все они, за исключением Абрамова, который слишком осторожен в выражениях, ярые противники коммунистического строя и коммунистической партии и большой руки антисемиты. Думенко и Блехерт однажды заявили, что коммунисты ничего не могут дать рабочим и крестьянам, а что в скором времени народится партия (ясно намекая на себя), которая будет бить и Деникина, и коммунистов.
После того как Думенко получил выговор по приказу Юго-Восточного фронта за невыполнение приказа, он, по словам начснабрига Кравченко, и рвал с себя орден Красного Знамени и, с ругательством бросая его в угол, сказал, что «от жида Троцкого получил, с которым мне все равно придется воевать». Ненависть и клевета на коммунистов и комиссаров – вот отличительная черта этой компании, которая к тому же не прочь и пограбить и понасиловать.
За время стоянки в с. Дегтево были взяты в плен две сестры милосердия противника, которые на следующее утро оказались расстрелянными и которых, по словам бывшего командира взвода ординарцев Жорникова, всю ночь насиловала вся эта компания из корпуса. Кроме этого, Жорников выгнан из корпуса за то, что не мог угодить их развратным требованиям, передает, что кроме сестер в этом селе искали 15-ти летнюю дочь хозяйки, где стояли на квартире, с целью насилия, но, не найдя ее, изнасиловали сестру хозяйки».
Это заявление Г. С. Пескарева было опубликовано в книге И. Смилги «Воспоминания. Очерки» в 1923 году. Там же указывается, что все факты, изложенные в заявлении, проверила и подтвердила следственная комиссия (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-6. Л. 131).
Положение в Сводном конном корпусе резко осложнилось после занятия Новочеркасска и разразившихся грабежей в городе, для ликвидации которых Реввоенсовет 9-й армии вынужден был привлечь стрелковые части. В то время как шли грабежи, руководители штаба корпуса занимались пьянством, в чем на следствии признали себя виновными Шевкоплясов, Блехерт, Колпаков. Вот что показал по этому поводу (состоящий. – Б. С.) для особых поручений командира корпуса Г. К. Шевкоплясов:
«В штабе корпуса во время его стоянки в Новочеркасске происходили выпивки. Вино доставлялось Носовым по распоряжению комкора. Раза четыре или пять на этих гулянках присутствовали проститутки. Их доставлял Кравченко – специалист по этой части. Я несколько раз возражал против пьянок и проституток, но меня не слушали. Кравченко однажды чуть было не пристрелил меня» (Там же. Л. 346–348).
Для наведения порядка в Новочеркасск выехал член РВС 9-й армии, коммунист с 1913 года Н. А. Анисимов (умер в Новочеркасске от тифа). Ознакомившись с положением, он послал в Реввоенсовет армии следующее донесение:
«Думенко определенный Махно. Не сегодня, так завтра он постарается повернуть штыки. Если этого не делается сейчас, то только потому, что не совсем чувствует твердую почву под ногами. Посылает своих красноармейцев громить винные лавки, насилует женщин и всюду откровенно агитирует против Советов. Назначенный мною исполком чуть было не был разогнан. Потом убедился я сам, но кроме того, подтверждает Жлоба и другие, а также и предубеждает. Считаю необходимым немедленно арестовать его при помощи Жлобы. Надо пользоваться стоянкой в городе и присутствием дивизии (стрелковой). Через некоторое время будет поздно, он наверняка выступит. Поговаривают соединение с Буденным. Отвечайте, если согласны немедленно произвести арест» (Там же).
Меры, предлагаемые Н. А. Анисимовым, не были осуществлены. Он заболел тифом…
Из показаний Д. П. Жлобы:
«…C начала присоединения бригады к корпусу… Думенко относился ко мне дружелюбно и после некоторого знакомства задал мне вопрос: почему я не выгоняю своих коммунистов, предложив это сделать. Я ответил, что мне коммунисты много помогают, особенно в борьбе с грабителями. После такого ответа отношение Думенко ко мне изменилось, бригаде всегда давали наихудшие участки и места ночевок… Одним словом, начались гонения на меня с бригадой».
Сам Думенко на следствии показал, что «никогда не препятствовал политработе и не стремился оградить себя от политического контроля. Никто коммунистов и политработников не выгонял из корпуса. Откомандировал только беспартийного начальника штаба, совершенно не способного к работе… На вопрос – почему я был недоволен некоторыми комиссарами – отвечаю: комиссары приезжали и говорили, что они посланы контролировать. Я считал, что контролировать нужно тех начальников, которые мобилизованы, я же пошел воевать за Советскую власть добровольно.
Ни я, никто из моего штаба не называл коммунистов «жидами, засевшими в тылу», не вели антисемитской работы. Орден Красного Знамени я носил до тех пор, пока не испортилась красная лента и не потерлась резьба на винте. Я не срывал с себя ордена и не говорил никогда таких слов, что орден дал мне жид Троцкий и носить я его не желаю. «Жид» было для меня ругательным словом, я и русских называл жидами. Евреев я считаю негодными для кавалерии, они только испортят лошадей.
Никогда я лично не пьянствовал и вообще после ранения в легкие был непьющим. Никаких грабежей и бандитизма не было. Дважды я отдавал приказы о борьбе с насилием и реквизициями, призывая к этой борьбе и политработников.
Мне кажется, что все это поднял политком Пескарев, которого я поймал пьяным с чайником вина (спирта).
Насчет туч в разговоре с Буденным – подразумевал противника».
О каких тучах идет речь, говорят показания Ворошилова и Буденного, данные ими следователю Тегелешкину 29 марта 1920 года. Буденный показал: «Января 10 дня с/г. приезжал ко мне на квартиру Думенко и, сидя в комнате при разговоре, насколько мне помнится, шел вопрос о знамени для четвертой кавдивизии, но откуда взял его, мне не пришлось выяснить. После чего мы перешли к разбору операций, где он сказал, что перед нами налегает туча, которую нужно разбить, но что за туча, я не уяснил себе и сказал, что бояться нечего, в данное время противник парализован и мы объединимся, его разобьем, но здесь мне не пришлось детально узнать о налегающих тучах, как кто-то вошел в нашу комнату и разговор наш был прерван…»
Ворошилов, в свою очередь, утверждал: «Дня через 4 после отъезда Думенко и др. я узнал от т. Сокольникова, что есть приказ об аресте Думенко за невыполнение боевых приказов и подозрительное поведение. Я об этом сообщил т. Буденному и спросил, что ему говорил в свой приезд Думенко и как объяснял причины своего посещения нас. Т. Буденный мне передал, что Думенко все время говорил о нависших над нами тучах, о том, что надо держать тесную связь и прочее в этом роде. Т. Буденный понимал это как опасение белогвардейских наступлений и успокаивал Думенко, говоря, что у нас теперь сила большая, мы стоим близко друг с другом и бояться нечего. И только после того, как узнал, что Думенко арестовывается, он стал толковать слова Думенко „о черных тучах“ как желание подбить его, т. Буденного, на какую-то авантюру».
Дальше всех конармейцев в своих показаниях против Думенко пошел член РВС Первой Конной Ефим Афанасьевич Щаденко: «Когда на Рождество армией Буденного был взят Ростов, а корпусом Думенко Новочеркасск, то Думенко, его начальник штаба Абрамов и Шевкопляс приезжали в Ростов к Буденному, но, встретив здесь меня и Ворошилова и хорошо зная нас еще по 10-й армии, они не могли открыто говорить с Буденным… После обеда, когда я и товарищ Ворошилов отделились от Буденного, то Думенко и Шевкопляс прошли к Буденному и о чем-то с ним говорили. Из всего этого мы с Ворошиловым заключили, что Думенко, Шевкопляс и Абрамов приезжали зондировать почву в армии Буденного. Мы только не могли, конечно, ясно разгадать их намерения. Из разговоров Буденного мы узнали, что Думенко говорил Буденному о старой дружбе и каких-то о черных тучах, которые на них надвигаются. Когда мы Буденного старались навести на мысль, что Думенко затевает авантюру против Советской власти, то Буденный сказал, что, может быть, он не понял Думенко и сказал ему, что теперь никакие черные тучи не страшны. Вскоре наши предположения стали оправдываться. Был убит политком Микеладзе. Политические комиссары подняли тревогу и стали усиленно следить за действиями штаба Думенко… На поставленный мне вопрос, не предлагал ли Думенко Буденному совместно предъявить ультиматум центральной советской власти, я отвечаю, что этого я не слышал ни лично, ни от других. Более ничего по делу Думенко добавить не имею».
Бросается в глаза, что Буденный высказывался о Думенко на допросах гораздо более уклончиво и осторожно, чем Ворошилов и Щаденко. Видно, у него в душе была еще жива память о том, как они плечом к плечу сражались с белыми. Да и серьезным соперником Думенко он, вероятно, в тот момент уже не считал. Только под влиянием членов Реввоенсовета он стал склоняться к мысли, что под «черными тучами» действительно могли иметься в виду комиссары. Щаденко и Ворошилов прямо утверждали, что такую трактовку слов Думенко Буденный стал давать только после ареста последнего. В этом можно было усмотреть намек на политическую неблагонадежность Буденного. Война с белыми заканчивалась, и в Кремле всерьез опасались появления «третьей силы», которая могла бы повести крестьянскую вольницу против «комиссародержавия». В качестве одного из потенциальных ее вождей рассматривался Думенко, как прежде Миронов, чем во многом и объясняются репрессии против них. Сыграли свою роль и систематические антисемитские выпады комкора, которые весьма негативно воспринимались партийным и военным руководством, где евреи играли заметную роль. Вот цитата из приговора: «Думенко вел систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая центральную Советскую власть и обзывая в форме оскорбительного ругательства ответственных руководителей Красной Армии жидами».
Справедливости ради отметим, что спасти Думенко от расстрела тоже пытались евреи. Помимо адвоката Шика, это был один из партийных руководителей Донской области А. Я. Розенберг, который разговаривал по прямому проводу с заместителем председателя Ревтрибунала республики А. Анскиным. Розенберг пытался убедить собеседника, что осужденных надо помиловать. Он утверждал: «Свидетелей по делу не было. Пришлось оглашать показания на предварительном следствии. Я лично полагаю, что следовало бы поговорить с Президиумом ВЦИК и в порядке помилования расстрелы заменить 15 или 20 годами принудительных работ ввиду революционных заслуг корпуса и в связи с первомайской амнистией…»
Однако Анскин это предложение отверг. Он заявил: «Тов. Розенберг, для меня странно, что трибунал сам как будто бы возбуждает ходатайство о помиловании. Указанные соображения вы должны были принять во внимание при вынесении приговора. Со стороны же Ревтрибунала Республики не встречается препятствий в приведении приговора в исполнение… Приводите приговор в исполнение немедленно…»
Розенберг явно пытался применить к делу Думенко ту же схему, которая ранее была применена к делу Миронова, когда суровый приговор был смягчен ВЦИКом, а затем Миронов и его товарищи и вовсе были освобождены от отбытия наказания. Но на этот раз Москва категорически возражала против помилования Думенко. Время было уже другое. Когда судили Миронова, Деникин шел на Москву, советская власть сильно шаталась, и Миронов был нужен ей как авторитетный среди казачества противник белых. Думенко же судили совсем в других условиях. Армия Деникина была разбита, ее остатки эвакуировались в Крым, Гражданская война фактически завершилась. Теперь режим всерьез опасался стихийного движения крестьянства, недовольного продразверсткой и красным террором. А Думенко как раз и мог стать вождем крупного крестьянского бунта, поэтому теперь его предпочли расстрелять, руководствуясь «революционной целесообразностью» и древней истиной: «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти», хотя никаких доказательств виновности комкора в наличии не было. Убийцы Микеладзе так и не были найдены. Мы, вероятно, никогда не узнаем ни их имен, ни того, были ли они каким-то образом связаны с Думенко. Также вряд ли когда будет с достоверностью установлено, что именно имел в виду под «черными тучами» Думенко в роковом разговоре с Буденным – белогвардейцев или комиссаров с евреями.
Писатель Юрий Трифонов так характеризовал Думенко в «Отблеске костра»: «Нет, он не был идеальным героем гражданской войны, он был просто героем гражданской войны». Те же слова можно применить и к Буденному. Причина, почему Буденный уцелел, а его соперники Миронов и Думенко погибли, состояла в том, что Буденный был в состоянии держать в узде крестьянско-казачью массу, если не искореняя, то хотя бы ограничивая страсть к грабежам и антисемитизм. К тому же Семен Михайлович готов был терпеть у себя в корпусе, а потом в Конармии комиссаров, чего Думенко и Миронов делать не желали.
И еще дело, наверное, было в личности Семена Михайловича. Миронов 31 июля 1919 года писал Ленину: «В практике настоящей борьбы мы имеем возможность видеть и наблюдать подтверждение дикой теории: „Для марксизма настоящее – только средство, и только будущее – цель“. И если это так, то я отказываюсь принимать участие в таком строительстве, когда весь народ и все им нажитое рассматривается как средство для целей отдаленного будущего, абстрактного. А разве современное человечество – не цель, не человечество, разве оно не хочет жить, разве оно лишено органов чувств, что ценой его страданий мы хотим построить счастье какому-то отдаленному человечеству. Нет, пора опыты прекратить!»
У вас все? - спросил Розенберг. И не дождавшись ответа, как-то очень поспешно, как бы торопясь закончить до смерти надоевшее дело, объявил: - Суд удаляется на совещание.
Была уже полночь. До половины четвертого томились подсудимые, дожидаясь приговора...
Не расходились и приглашенные; в их гомоне слышались тревога, неуверенность. Можно было понять, что многих давит постыдное чувство, что они, пожалуй, стали свидетелями откровенной расправы. Впрочем, надо подождать, может, все обернется еще и не так страшно.
Но обернулось страшно. Розенберг перед зачтением приговора бесконечно долго молчал, будто и сам устыдился содеянного.
Однако голос его прозвучал с той же мрачной торжественностью, с какой он начал судебный процесс.
...Суд постановил:
Комкора Сводного корпуса Думенко
Бориса Макеевича, начальника штаба, бывшего офицера Абрамова
Михаила Никифоровича, начальника оперативного отдела, бывшего офицера Блехерта
Ивана Францевича, начальника разведки Колпакова
Марка Григорьевича и начальника снабжения 2-й бригады Кравченко
Сергея Антоновича лишить полученных ими от Советской власти наград, в том числе ордена Красного Знамени, почетного звания красных командиров, и применить к ним высшую меру наказания - расстрелять; комендантов штаба Ямкового
Ивана Митрофановича и Носова
Дорофея Герасимовича подвергнуть принудительным работам с лишением свободы - Ямкового на десять лет, а Носова на двадцать лет.
Трое суток шла борьба за жизнь Думенко. Андрей Знаменский от имени Донисполкома просил суд пересмотреть свой приговор или войти с ходатайством во ВЦИК о помиловании. Розенберг отверг просьбу о пересмотре приговора, но, уступая настойчивости донцов, в тот же день связался по прямому проводу С Москвой - Реввоентрибуналом Республики. В докладе высказался о том, что, по мнению местных ответственных работников, учитывая революционные заслуги Конного корпуса, надлежало бы войти с ходатайством во ВЦИК о замене осужденным расстрела лишением свободы.
Член РВТР Анскин на это ответил:
- Указанные соображения вы должны были принять во внимание при вынесении приговора. Со стороны же Реввоентрибунала Республики в полном согласии с Реввоенсоветом Республики не встречается препятствий в приведении приговора в исполнение. В данном случае нет нужды выжидать сорок восемь часов, приведите приговор в исполнение немедленно.
Три ночи еще провел Борис в своей одиночке. Заглядывая себе в душу, он словно ощупью блуждал в потемках своего трагического недоумения с трепетно-мерцающей свечой очень слабой надежды, что Москва его спасет, только бы пробились туда голоса защитников.
В камере его внимание больше всего привлекала дверь. Казалось, он изучил ее неотступным взглядом до мельчайшей царапинки: ведь это именно через нее он должен уйти туда, к краю уже, поди, выкопанной могилы. Страшно ли ему? Скорее жутко.
В этой мертвящей жути на каком-то черном огне переплавлялись в сплошную, ни на шаг не отпускающую боль и лютая обида, и недоумение, и протест против всесокрушительного насилия. Думы об Асе не только не ослабляли боль, а делали ее еще более невыносимой. Любовь к ней разжигала в нем еще не испытанную в такой степени жажду к жизни, с которой в любую минуту он должен был расстаться, вот как только со скрипом откроется эта дверь - последняя граница между светом и вечной тьмою.
К своему смертному походу Думенко приготовился в первый же час, как только его заключили в камеру после вынесения приговора. Уложил в чемодан вещи, сел писать письмо Асе. Водил карандашом по бумаге так, словно старался переселить в нее весь трепет пока живой его руки, еще совсем недавно так ненасытно ласкавшей тело этой самой для него чудесной женщины на свете.
Иногда подносил руку к глазам, представлял себе ее неподвижной, холодной и никак не мог смириться с этим жутким представлением. И опять водил карандашом по бумаге.
«Милая, дорогая моя Ася. Возвращаю чемодан, перчатки, простыню, платок, ложку, чай, вишни, салфетку и шубу. У меня остается подушка, одеяло. Вот тогда можешь взять... А сапоги, френч, шинель и брюки, это, может, тебе уже не попадет. Целую всех крепко и крепко. Борис».
Кончил писать, опустил руки на колени и опять уставился неподвижным взглядом на дверь, вслушался всем существом: пе гремят ли шаги, не идет ли тот, кто должен сказать: «Ну, идем, последний твой час настал».
Чтобы уйти взглядом от двери, перечитал заново письмо. Неужели это последние слова, которые суждено оставить ему на бумаге? И опять побрел в потемках иступленной больной мыслью, ища выхода из смертной беды по буеракам опустошенной души, в которой, словно В степи, выдуло ледяным ветром все до последней травинки-былинки, что могло бы заключать хоть малейшую надежду на спасение. А может, все-таки есть на свете бог?
...И дверь распахнулась. И встал Думенко. Встал медленно, словно надеясь, что это еще не для него, не для последнего похода... И ударило солнце в глаза бывшего комкора. Ударило яростно, словно торопясь в остатний раз согреть, обласкать сына степей, а стало быть, в чем-то и его, солнца, сына. И ударили копыта несметной конницы в стонущую землю. Нет, не сердце колотится - конница мчится...
Унеси, унеси, красная конница, в памяти своей имя своего трагического комкора в дальние времена... Пусть эхо последних кличей его не оборвется, перерожденное в жиденький залп при исполнении приговора...
Одного из смертников - Кравченко
пощадила пуля, не отняла жизнь. Опамятовавшись, разворошил плечами мертвые тела. Будто сила какая выкинула его наверх. Скатившись клубком в теклину, он пропал в кустарнике.
Эпилог
Через сорок четыре года вышел этот документ:
Верховный Суд Союза ССР
Определение № 3н-0667/64
Военная коллегия Верховного Суда СССР
в составе: председательствующего - генерал-майора юстиции Чистякова
и членов: подполковника юстиции Федоткина,
полковника юстиции Козлова
рассмотрела в заседании от 27 августа 1964 года протест в порядке надзора Генерального Прокурора Союза ССР на приговор Выездной сессии Реввоентрибунала Республики в городе Ростове-на-Дону
от 5-6 мая 1920 года, которым военнослужащие Сводного Конного корпуса 9 армии Кавказского фронта
Думенко Борис Макеевич, 32 лет, командир корпуса, по происхождению из крестьян, бывший вахмистр царской армии, доброволец РККА, член РКП (б) с декабря 1919 года,
Абрамов Михаил Никифорович, 26 лет, начальник штаба корпуса, по происхождению из крестьян, бывший штабс-капитан царской армии, доброволец РККА, беспартийный,
Блехерт Иван Францевич, 26 лет, начальник оперативного отдела штаба корпуса, по происхождению из дворян, бывший штабс-ротмистр царской армии, в РККА по мобилизации, беспартийный,
Колпаков Марк Григорьевич, 23 лет, начальник разведки штаба корпуса, по происхождению из крестьян, доброволец РККА, беспартийный,
Кравченко Сергей Антонович, 29 лет, начальник снабжения 2-й бригады того же корпуса, по происхождению из крестьян, доброволец РККА, беспартийный
осуждены к расстрелу.
Носов Дорофей Герасимович, 28 лет, комендант полевого штаба корпуса, по происхождению из крестьян, доброволец РККА, член РКП(б) с 1917 года осужден к лишению свободы на 20 лет;
Ямковой Иван Митрофанович, 29 лет, комендант тылового штаба корпуса, по происхождению из крестьян, доброволец РККА, член РКП(б) с июня 1918 года осужден к лишению свободы на 10 лет.
Приговор в отношении Думенко, Абрамова, Блехерта и Колпакова приведен в исполнение.
Постановлением распорядительного заседания военной коллегии Верховного Суда Республики от 19 сентября 1923 года высшая мера наказания Кравченко заменена десятью годами лишения свободы.
Заслушав доклад полковника юстиции Козлова и заключение Главного военного прокурора генерал-лейтенанта юстиции Горного, полагавшего протест удовлетворить и дело производством прекратить, Военная коллегия Верховного Суда СССР установила...
(Далее в этом документе приводятся мотивы приговора Выездной сессии Реввоентрибунала от 5-6 мая 1920 года.)
...В своем протесте на этот приговор Генеральный прокурор Союза ССР ставит вопрос об отмене приговора Реввоентрибунала Республики и прекращении дела в отношении всех осужденных за отсутствием состава преступлений в их действиях по следующим основаниям:
Осужденные как на предварительном следствии, так и в судебном заседании виновными себя не признали, и в деле отсутствуют объективные доказательства виновности осужденных.
Из материалов дела усматривается, что ночью 14 января 1920 года находившийся в состоянии опьянения комиссар связи штаба 9 армии Захаров действительно двумя выстрелами был ранен в лицо.
Захаров на предварительном следствии утверждал, что в него стрелял по политическим мотивам ехавший с ним в повозке Носов с целью убрать его как опасного свидетеля, слышавшего во время выпивки высказывания Блехерта, направленные «против жидов и комиссаров».
В действительности, как установлено следствием, с Захаровым в повозке ехал не Носов, а Кравченко, но и Кравченко не помнит, что с ним произошло, так как был сильно пьян. Кучер повозки по делу не установлен и не допрошен.
Выводы суда о том, что на убийство Захарова покушался Кравченко по указанным выше мотивам также являются несостоятельными и не вытекают из изложенных обстоятельств дела.
Вечером 2-го февраля 1920 года комиссар корпуса Микеладзе выехал из штаба корпуса в подчиненную корпусу бригаду. В одной из балок на пути следования Микеладзе ему были нанесены смертельные огнестрельные и сабельные ранения, от которых он на месте скончался.
Ни исполнители, ни соучастники преступления материалами дела не установлены...
Обвинение Думенко и других осужденных офицеров корпуса в том, что они организовали убийство комиссара Микеладзе, основано только на предположении и аргументировано лишь тем, что осужденные были вообще враждебно настроены против коммунистов и комиссаров.
Однако из имеющихся в деле документов видно, что прибывший 10 января 1920 года на работу в корпус Микеладзе установил с командиром корпуса Думенко деловой и политический контакт и поддерживал его в необходимости проведения организационных мероприятий в отношении некоторой части непригодных политкомов и работников особого отдела корпуса.
Как видно из материалов дела и дополнительных материалов, добытых при проверке дела в настоящее время, положенные в основу обвинения Думенко и других свидетельские показания ряда командиров и политработников корпуса, несмотря на их противоречивость и неубедительность, в процессе предварительного расследования тщательной и объективной проверке не подвергались.
В судебном заседании свидетельские показания не проверялись, но были положены в основание приговор а, хотя выдвинутые против Думенко и других осужденных обвинения носили характер общий и фактами не подтверждались.
Причины конфликта между ним и некоторой частью политработников Думенко объяснял тем, что он требовал от них быть на позициях, а не находиться в тылу.
В материалах дела нет ни одного факта удаления из корпуса кого-либо из политработников. Отсутствуют также факты пьянства Думенко. Сам же Думенко заявлял на суде, что он непьющий. К делу приобщены материалы о том, что отдельные командиры совершали по отношению к населению незаконные действия (Колпаков ударил плетью председателя сельревкома за сокрытие подвод, Носов и Ямковой изымали носильные вещи у населения, имеются жалобы на реквизицию и т.д.).
Однако эти факты не давали оснований для сделанных судом обобщений, т.к. из дела и дополнительных материалов видно, что Думенко, как командир корпуса, проводил борьбу с бесчинствами по отношению к населению.
Несостоятельным является обвинение Думенко и в том, что он препятствовал работе Реввоентрибунала и особого отдела. Доказательств этого обвинения в деле нет.
Проверкой установлено, что вопрос об аресте Абрамова Думенко решал совместно с политкомом штаба корпуса Васильевым, отменен же арест был начальником особого отдела Х армии.
По ходатайству защиты в судебном заседании были допрошены в качестве свидетелей начальник политотдела фронта Балашов и военком путей сообщения армии Клименко, которые своими показаниями опровергли собранные в процессе следствия материалы о враждебном отношении Думенко к политработникам и о зажиме политработы в корпусе. Все осужденные по настоящему делу, за исключением Блехерта, являлись добровольцами РККА и в течение всего периода гражданской войны боролись за установление Советской власти.
Думенко же является одним из организаторов красной конницы. В течение 2-х лет он вел героическую борьбу против белых на Юго-Восточном фронте, награжден двумя золотыми часами, именной шашкой и орденом Красного Знамени.
В связи с освобождением станицы Великокняжеской В.И. Ленин 4 апреля 1919 года по телеграфу передал: «Привет герою 10-й армии товарищу Думенко и его отважной кавалерии, покрывшей себя славой».
Рассмотрев материалы уголовного дела И дополнительной проверки, Военная коллегия Верховного Суда СССР находит протест Генерального прокурор а СССР правильным и обоснованным. В деле отсутствуют объективные доказательства вины Думенко И других осужденных в заговоре против Советской власти и совершении других преступлений, На основании изложенного и руководствуясь ст. 48 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, Военная коллегия Верховного Суда СССР определила: приговор Выездной сессии Революционного военного трибунала Республики от 5-6 мая 1920 года в отношении Думенко Бориса Макеевича, Абрамова Михаила Никифоровича, Блехерта Ивана Францевича, Колпакова Марка Григорьевича, Кравченко Сергея Антоновича, Носова Дорофея Герасимовича и Ямкового Ивана Митрофановича отменить
и дело о них в уголовном порядке производством прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления
.
Подлинное за надлежащими подписями.
(Цитата по книге В. Карпенко. Комкор Думенко. Приволжское книжное издательство. Саратов, 1976).
О судьбе выжившего после расстрела красноармейца Кравченко читать
В мае 1920 г. в Ростове комкор Борис Думенко, создатель советской кавалерии, вместе с ближайшими помощниками был расстрелян по приговору Реввоентрибунала Республики. 44 года его имя, прежде окутанное героическими легендами, было смешано с грязью, его славные победы на полях кровавых сражений «той единственной Гражданской» приписывались другим.
Тысячи красных конников-добровольцев, кто два года с обнаженным клинком кидался за ним в смертельную рубку, вынуждены были молчать, что они — «думенковцы».
Массовая реабилитация жертв сталинских репрессий в конце 30-х воскресила в близких Думенко и его соратниках веру в возможность восстановить справедливость. В феврале 1962-го Анастасия Думенко, вдова комкора, и ветераны Кучеренко и Дятлук обратились к Н.С.Хрущеву. ЦК дал указание Главной военной прокуратуре проверить «дело Думенко».
Сразу выяснилось, что осужденных в 20-м реабилитировать много сложнее, чем расстрелянных в 37-м. Иные, впервые услышав о «деле Думенко», страшно округляли глаза: как это, при жизни Ленина?! Потом уже стало очевидно: Ленину об этом не докладывали, скрывали. Телеграмму, написанную Думенко в тюрьме и адресованную Ленину, с просьбой «во имя справедливости отозваться» в Москву не отправили, пришили к делу. Архивы сберегли правду о Думенко, и полтора года военные юристы изучали сотни дел, тысячи приказов, докладов, сводок. Были выяснены биография и боевой путь комкора Думенко, скрупулезно проверены материалы следствия и суда. Вывод был неоспорим: ни комкор не виновен, ни его подчиненные. 27 августа 1964-го Военная коллегия Верховного суда СССР определила: приговор в отношении Думенко и его подчиненных «отменить и дело о них в уголовном порядке производством прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления».
На Дону и Кубани реабилитация была воспринята как торжество правды и справедливости. В хуторах и станицах проходили митинги, до дыр зачитывались газетные и журнальные вырезки о Думенко, его опубликованные фото, размноженные фотографами, вешались на стену едва ли не в каждой хате.
В 1967 г. саратовский журнал «Волга» начал публикацию романа «Тучи идут на ветер» известного донского писателя Владимира Карпенко — первой книги дилогии «Комкор Думенко». На основе многочисленных, прежде не известных архивных документов и воспоминаний в романе рассказывалось о жизни казаков и иногородних на Дону до революции 1917-го, о начале вооруженной борьбы между казачьими и красными партизанскими отрядами в Задонской степи, о кровопролитных боях за Великокняжескую и Царицын летом 1918- зимой 1919 г., о рождении регулярных конных частей Красной Армии, о трагической судьбе их создателя и первого командира Бориса Думенко.
Его боевой путь начался весной 18-го на Маныче, в хуторе Казачьем. Вернувшись с мировой войны, 29-летний вахмистр сформировал отряд из таких же, как он, иногородних крестьян-фронтовиков и вступил в борьбу за власть Советов. За лето боев против казачьей Донской армии атамана Краснова отряд вырос до кавполка. Потом полк был развернут в бригаду, а та — уже осенью, под Царицыном — в первую на юге кавдивизию. Весной 19-го, уже будучи начальником кавалерии 10-й армии, сформировал вторую кавдивизию.
25 мая в крупном сражении против кубанской и терской конницы Добровольческой армии на реке Сал, у хутора Плетнева, Думенко сняла с седла пуля: прошла через легкое, перебив два ребра. В Саратове профессор Спасокукоцкий, патриарх российской хирургии, сделал ему более десятка операций. Жизнь коннику сохранил, но выписал из клиники инвалидом.
Однако через три с половиной месяца Думенко опять сел в седло. Правая рука висела плетью, но не беда: умел рубить и левой. Советская республика остро нуждалась в коннице: три армии Деникина упорно рвались к красной Москве, их основную ударную силу составляли конные корпуса. Сформированные Думенко две кавдивизии уже были сведены в корпус, командовал им бывший его помощник Семён Буденный. И командование 10-й армии решает: только Думенко под силу сформировать новый корпус.
За полгода он провел свою новую конницу тысячеверстным походом по Дону. И 7 января 20-го взял Новочеркасск, столицу Белого
Дона.
Оба корпуса Думенко были в итоге развернуты в конные армии — 1-ю и 2-ю. А сам он был арестован 23 февраля, во вторую годовщину Красной Армии.
Чем громче становилась слава Думенко, тем большую опасность в его свободолюбии, крестьянской жажде работать на своей земле, недовольстве контролем окопавшихся в тылу комиссаров видели политотделы армий и фронта. Порочащие Думенко доклады, основанные на слухах и домыслах, быстро дошли до Pеввоенсовета Республики, его председателя Троцкого. В одном из них живописалось, как Думенко сорвал с себя орден Красного Знамени и швырнул его в угол со словами: «Не надо мне его от … Троцкого, с которым придется еще воевать».
Мало вникал Думенко в то, что делается в тыловых службах его корпуса: он жил только боем. А тем временем командир одной из бригад Д.Жлоба, снедаемый черной завистью к славе командира, собирал вокруг себя недовольных комкором - «корпусную оппозицию». Ее поддержал приехавший в Новочеркасск поздравить корпус с победой член РВС 9-й армии Анисимов. Он дал телеграмму в РВС армии, А.Белобородову: «Думенко - определенный Махно, не сегодня, так завтра он постарается повернуть штыки... Посылает своих красноармейцев громить винные лавки, насилует женщин и всюду открыто агитирует против Советов... Подтверждают Жлоба и другие... Считаю необходимым немедленно арестовать его при помощи Жлобы... Через некоторое время будет поздно, он наверняка выступит. Поговаривают о соединении с Буденным...»
В момент наивысшего размаха клеветнической кампании против Думенко в корпус прибыл новый комиссар — В.Микеладзе. Тактичный и наблюдательный, партработник с опытом, он быстро разобрался в обстановке в корпусе. В РВС армии он сообщил, что контакт с Думенко наладил, и предложил Белобородову убрать из корпуса некоторых негодных политработников. В последние дни января и начале февраля корпус Думенко вел на Маныче тяжелейшие бои с донской конницей. Тогда-то и случилась трагедия, так и остающаяся до сих пор тайной: Микеладзе был убит предательской рукой...
Арест Думенко проводил Белобородов. За это он был награжден орденом Красного Знамени. В представлении говорилось: «Ввиду того, что имя Думенко было слишком известно Республике, тов. Троцкий не решился на арест Думенко, награжденного орденом Красного Знамени. Это было еще до убийства Микеладзе. Убийство тов. Микеладзе не оставляет тени сомнения в контрреволюционной организации в штабе корпуса. Тогда тов. Белобородов по поручению тов. Троцкого едет в середине февраля в конкорпус, где и производит арест всего штаба во главе с Думенко».
За Думенко вступился Орджоникидзе. Егоров и Сталин, командующий и член РВС Юго-Западного фронта, хорошо знавшие Думенко по Царицыну, попытались взять его на поруки. Польские армии угрожали Советской Украине. Егоров увещевал главкома С.С.Каменева: «Без сильной конницы рассчитывать на успех... затруднительно, даже невозможно, а Думенко является большим организатором кавчастей». Сталин выразился категоричнее: «Нам предстоит вздуть полячков, на какой предмет и надобен Думенко».
Председателем выездной сессии Реввоентрибунала Республики был назначен его зампред латыш А.Розенберг. Указания, как вести дело, он получил лично от Троцкого.
Улик против Думенко следствие не нашло, убийца Микеладзе установлен не был. Розенберг распорядился: «Не отвлекаться слишком подробным выяснением всех деталей обстоятельств преступления. Если существенные черты выяснены - закончить следствие, ибо дело имеет высокообщественное значение…» И следователи уже не стремились к выяснению истины, требуя направить в Ростов для допроса только тех лиц, которые могут «дать сведения о противосоветской деятельности Думенко и его штаба». Особо попросили Москву: «Предупредите печать, чтобы кто-нибудь не ляпнул бы чего-нибудь о подвигах Думенко, может получиться конфуз».
Суд проходил предвзято, без свидетелей. Подсудимые вину не признали. Все пункты обвинения защитники опровергли. Но приговор Троцким был предрешен.
К концу Гражданской войны Троцкий взял курс на ликвидацию военачальников, выдвинутых вооруженной крестьянской массой. Их добытая в боях слава, оплаченная кровью, подрывала его культ личности, насаждавшийся в Красной Армии Политуправлением РВСР. В Красной Армии он видел орудие борьбы за власть в партии и государстве. Выходцы из народа, подобные Думенко, мешали ему опереться на армию. Спустя много лет Троцкий, оправдывая свою позицию в «деле Думенко», прибег к циничной лжи: «кавалерист Думенко, командир корпуса под Царицыном и прямой начальник Буденного… был более даровит, чем Буденный, но кончил восстанием, перебил коммунистов в своем корпусе, попытался перейти на сторону Деникина, был захвачен и расстрелян».
В последнем слове Думенко сказал: «...Мне как старому революционеру, борющемуся за Советскую власть, было очень больно слышать обвинение в контрреволюции, было больно такое обвинение читать, когда сидел там за решетками, было больно мне смотреть из-за решеток, как мои кони моих всадников уносят на фронт. Я плакал, когда это видел, но я утешал себя, что пролетариат вернет мне честное имя, а армии - солдата». До последнего вздоха он верил в высшую меру справедливости.
За неправый суд над Думенко и его штабом Советская республика заплатила дорогую цену. И на два месяца не пережил конный корпус своего создателя, своего первого командира. 3 июля под Мелитополем он был наголову разбит пехотными частями армии Врангеля. Бежал панически, потеряв половину из четырех тысяч конников и славу. Это стало самым позорным поражением Красной Армии за всю Гражданскую. Следственная комиссия пришла к категоричному выводу: новый комкор Жлоба и новый штаб не справились с управлением корпусом...
А ведь обстановка на врангелевском фронте была крайне благоприятной для удара конной массой: оборона белых была растянута «в ниточку» по фронту Северной Таврии, многие кавалерийские полки не имели лошадей, путь в незащищенный Крым был открыт. Думенко в подобной ситуации всегда выходил победителем: стремительно продвигался к цели, уничтожая поодиночке сильные и разгоняя слабые части врага. Он наверняка сумел бы покончить с Врангелем уже в июле и не позволил бы провести эвакуацию Крыма. Не было бы ни Каховки, ни Перекопа, ни Галлиполи…
Номера журнала «Волга» с романом «Тучи идут на ветер» зачитывались до дыр, копировались на пишущих машинках. В 69-м журнал начал печатать продолжение — роман «Красный генерал», повествующий о беспощадной вооруженной борьбе между красными и белыми на юге России весной 1919 - зимой 1920 г., о тяжких испытаниях, выпавших на долю казачества и крестьянства Дона, об учиненной Троцким неправедной судебной расправе над комкором Думенко (1888-1920).
И тут нашлись люди, выступившие против правдивого освещения пути Думенко и его конницы: присные маршала Буденного. Они увидели в этом умаление славы «патрона», угрозу его месту «первого и единственного» в истории красной кавалерии. На свет вытащили всю клевету 20-го, развернули атаку и против реабилитации, и против писателя Карпенко, «пошедшего по ложному пути», «искажающего историческую правду». Подписи маршала под письмом, опубликованном в «Вопросах истории КПСС» в феврале 70-го, оказалось достаточно, чтобы была приостановлена публикация второй книги.
Многие восприняли публикацию письма Буденного как выражение официального «мнения», заговорили о пересмотре решения о реабилитации. Владимир Карпенко, живший тогда в Ульяновске, попал под гнетущий пресс местного партруководства. С партийной трибуны, перед «активом» его стали предавать анафеме, пригрозили «партийной ответственностью». Писатель обратился за помощью к Л.И.Брежневу, его поддержали историки В.Поликарпов и В.Душенькин, известный военный юрист Б.Беспалов. Разобравшись, ЦК поставил все на свои места: реабилитация Думенко пересмотру не подлежит, личная точка зрения кого бы то ни было повлиять на это не может.
И в 75-м после многократного рецензирования историками и переработок публикация «Красного генерала» была завершена. Так увидела свет вся дилогия «Комкор Думенко». Книги ее выходили восемь раз, общий тираж достиг трех четвертей миллиона.
Сейчас издательство «Вече» планирует переиздать дилогию о Борисе Думенко. Дополняя по рукописи автора, очищая от искажений, навязанных рецензентами и цензурой в 70-е, романы готовит к изданию сын автора — историк и писатель Сергей Карпенко.
…Только что вернулся с родины великого сына России М.А.Шолохова. Ездил в станицу Еланскую, некогда райский уголок на Верхнем Дону, где так любил бывать писатель-нобелевец. Старинная казачья станица, за светлую жизнь которой сражались Григорий Мелехов из «Тихого Дона» и Борис Думенко из донских степей, почти погребена под песками. Забитые ставни куреней, покосившееся здание школы, где когда-то была десятилетка, подгнившие заборы некогда процветающего лесничества, не видать людей, не слышно детских голосов и задорных казачьих песен. В запустении полуразрушенная церковь, в зарослях сорняков памятник воинам, павшим в годы Великой Отечественной войны… И вдруг перед взором открывается панорама огромной помещичьей усадьбы в несколько гектаров цветущих садов. За высокий забор попадаем с трудом. На подворье - метра в четыре высотой памятник фашистскому прихвостню, предателю России П.Краснову и его сподвижникам («Советская Россия» об этом подробно писала в статье «Фюрер Казакии»).
…Пожилой казак из местной интеллигенции зло сплюнул под высокий забор поместья (по злой иронии судьбы хозяин забора и подворья носит фамилию Мелехов):
- Видите, демократы нынче сильнее самого Бога. Господь не может изменить прошлое, а они могут… На свой лад историю Гражданской перекраивают… С необузданным потоком лжи и подтасовкой фактов.
…А мне вспомнился другой памятник: Б.М.Думенко в донской степи, где красный генерал сражался за счастье народное. Скромный и всем открытый. У его подножия - степные цветы. А в сердцах людских - светлая память о земляке-воине и прекрасном человеке. Память народа не перепишешь.
Георгий ГУБАНОВ, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств. Ростов-на-Дону.
